Премия Андрея Белого

Премия Андрея Белого — старейшая независимая литературная премия в современной России учреждена в 1978 г. редакцией ленинградского самиздатского журнала «Часы». В круг учредителей премии входили Борис Иванов, Борис Останин, Виктор Кривулин, Аркадий Драгомощенко и др.

Премия присуждалась соответственно по трем номинациям (поэзия, проза, гуманитарные исследования). Позже добавилась четвертая номинация «За заслуги перед литературой». Материальное содержание премии составляло один рубль, бутылку водки (в просторечии водку, как известно, часто называли «белым») и яблоко в качестве закуски.

Лауреатами премии в разные годы в разных номинациях были  Андрей Битов, Саша Соколов, поэты Геннадий Седаков, Геннадий Айги, Ольга Седакова, исследователи Борис Гройс, Михаил Эпштейн, Михаил Гаспаров, Владимир Топоров, Ярослав Могутин, Василий Филиппов.

О премии можно прочитать http://www.litkarta.ru/projects/andrey-belyi-prize/
Там же можно найти список всех лауреатов премии по годам 
Допольнительно можно посмотреть http://magazines.russ.ru/project/bely/                                                                                  

Анатолий Барзах «Шорт-лист литературной премии: жанр и текст» — Новое литературное обозрение, 2010, N101(1), с. 304-320

http://lenta.ru/news/2010/12/03/bely/

Лауреат премии 1984 года Василий Аксенов (1953-). В нашей библиотеке есть его книга «Время ноль»

Борис Останин «На бреющем полете» Санкт-Петербург: Амфора, 2009

«Быть вместо иметь…»
Разговор с Ольгой Кушлиной*

*Интервью было опубликовано в «Toronto Slavic Quarterly“ N 2(2002) http://www.utoronto.ca/tsq/02/ostanin2.shtml

 — Борис, не мог бы ты, как инициатор премии Андрея Белого, немного разбавить приведенные в журнале сухие строки, что называется, «человеческим фактором»?
…
—Ну, во-первых, не придумал, а всего- навсего проговорил в словах. Премии во все времена были, что тут придумывать? Не в том дело, что «придумал», а в том, что приспособил чужую выдумку к происходящему вокруг меня, то есть к «неофициальной литературе». В какой-то момент так стало вдруг жалко неофициальных поэтов и писателей, вернее, стало жалко, что они жалуются на недостаток внимания к себе, что не утерпел и выступил с идеей литературной премии. Пусть, мол, одним дефицитом станет меньше.
— Я слышала, что сначала она называлась по-другому.
— Да, Камю-премия.
— Почему Камю?
— Потому что многие «неофициалы» увлекались Альбером Камю, находили в его литературном и философском творчестве что-то родное, «российское»…Не менее важно и то, что у меня каким-то чудом оказалась бутылка французского коньяка «Camus», и все было тем самым решено. Имя премии — от писателя, материальное наполнение — от однофамильца-винодела.
— И что же?
— А то, что редактор журнала «Часы» Борис Иванов тут же отреагировал: «А на какие деньги мы купим этот коньяк в следующем году?», а Юрий Новиков и вовсе предостерег от »низкопоклонства перед Западом» и предложил (кажется он) в патроны премии Андрея Белого, убив одним махом сразу несколько зайцев. Главный из них: отпала проблема с выпивкой — не в пример французскому коньяку русской водки завались, залейся… Ну и, конечно же, Андрей Белый с его романом «Петербург», стихами, стиховедческими штудиями, душевной неугомонностью оказался для нас фигурой вполне свойской и даже выигрышной. Впрочем, номинацию «критика» мы с самого начала понимали шире, чем литературная критика, и присуждали ее за «гуманитарные исследования». Среди награжденных философ Борис Гройс, музыковед Ефим Барбан, искусствовед Юрий Новиков, текстолог Владимир Эрль…
…
— Тогда скажу по-другому: я люблю серьезность, но серьезность неочевидную
— Например?
— Та же премия Андрея Белого, ритуал ее вручения. Казалось бы, смешно невероятно: у кого-то в полуподвале, какой-то затрепанный рубль, какая-то нелепая бутылка водки… А с другой стороны — я не вижу в этом ровно ничего смешного — ни иронического, ни пародийного (мол, у Союза писателей своя премия, Ленинская, в столько-то тысяч рублей, а у нас — своя, рублевая… — давайте над этим поиронизируем: вот какой огромный дисбаланс)…Давайте жить на основе своих собственных желаний, ценностей, способностей. А способностей «второй культуре» было не занимать. 20 лет спустя это особенно заметно — хотя бы по именам лауреатов премии: Виктор Кривулин, Борис Гройс, Елена Шварц, Ольга Седакова, Саша Соколов, Леон Богданов, Геннадий Айги, Евгений Харитонов, Иван Жданов… Вот кто своим талантом поднял премию до своего уровня, возвысил ее и сделал живой — превратил из потенциального торгово-тусовочного предприятия в глубокое клеймо и легкую метку. Ну, а если метка, или памятка, то какая разница, сколько тебе дали: рубль или головку сыра, как это случилось однажды, когда вручали премию Шамшаду Абдуллаеву.
—Очень умно придумано: 1 рубль. Вас спасает полнейшая несоразмерность ничтожного рубля и награжденного им выдающегося таланта. Вероятно, с оглядкой на 1 франк Гонкуровской премии?
— У Гонкуровской премии вся хитрость не в одном франке, а в огромном тираже, которым издают лауреата.
— Вы ведь сейчас тоже так делаете?
—Московское издательство «НЛО» запустило серию лауреатов премии Андрея Белого, но пока только поэтов. Неплохо было бы издать всех лауреатов за — сколько уже прошло? — за 23 года. Но эта издательская инициатива — дело последних 2-3 лет. …У меня нередко так бывало: проекты браковали, но проходило лет 10-15, и кто-то их все равно делал. Видно, должно произойти дозревание — то ли проекта, то ли окружающего мира.
—Вопрос о лауреатах и номинентах последних лет. Владимир Сорокин, Могутин, трэш-литература — зачем вам все это надо?
— Нет, нет, ничего не отвечаю! Новые времена — новые и песни. «Отцы-основатели» в конце 90-х годов сознательно пошли на эксперимент: премия стала публичной и  общероссийской, «тайное жюри»  — явным, задним числом сочинен «устав премии», в жюри вошли новые люди (Александр Скидан, Михаил Берг, Ирина Прохорова, Елена Фанайлова, Александр Гаврилов, Глеб Морев, Виктор Лапицкий) а следовательно, и новые веяния… Времена меняются, и даже если мы не меняемся вместе с ними — рядом с нами появляются новые люди, так сказать, «агенты их влияния» новых времен.
—Расскажи какой-нибудь смешной случай про работу «тайного жюри».
— Про себя или про других?
— Лучше про себя.
— Даже не знаю что. Ага! Однажды возникла идея присудить премию Юрию Михайловичу Лотману (с Андреем Синявским как-то не сложилось), и я отправился в Тарту сообщить ему об этом и заодно узнать, не повредит ли ему наша премия. Поехал ночным поездом, но почему-то в изрядном подпитии (я не то чтобы совсем не пью, но обычно в меру) и в результате проехал станцию, где надо было пересесть с таллиннского поезда на поезд в Тарту. Проводник не разбудил — то ли забыл, то ли сам бражничал. Короче, просыпаюсь на следующее утро с больной головой в Таллине(!), нуждаюсь в безотлагательном лечении. Времени до тартуского поезда часов пять, и тут я случайно обнаруживаю в записной книжке (по ошибке взял с собой старую вместо новой) адрес замечательного эстонского писателя Энна Артуровича Ветемаа. А я, надо сказать, когда-то очень им увлекался («Яйца по-китайски», «Реквием для губной гармошки»), ну и в мою больную голову враз приходит шальная мысль — заявиться с утра к незнакомому человеку и сообщить о присуждении ему премии Андрея Белого.
— Вместо Лотмана?
— Вместе с Лотманом, в другой номинации. Нашел я Ветемаа на удивление быстро: он, несмотря на ранний час, над чем-то уже, как и положено эстонцу, трудился, рядом молодая жена, огромный пес (ньюфаундленд?) и, как вскоре выяснилось, сын от первого брака учится в Тартуском университете, до которого я еще не доехал. Все очень мило — тут же раскинули стол, выпили, поговорили о том о сем, потом отправились всей компанией, включая пса, на вокзал меня провожать. И вот тут-то мне и не достало запалу: протрезвел что-ли, одним словом, сплоховал, вспомнил про коллегиальность, про ответственность и не стал своевольничать — заветное слово про премию так из себя и не выдавил. А зря, такого сюрприза достойного писателя лишил! Тем более что несколько лет спустя бестрепетно исполнил аналогичный трюк в Москве, когда случайно узнал, что в клубе «Поэзия» будет выступать Геннадий Айги. Тут же состряпал на чужой пишущей машинке диплом и вручил Геннадию Николаевичу и диплом, и рубль, и бутылку водки при изрядном скоплении читающей и пишущей публики.
— А что же Лотман?!
— К вечеру я, по-прежнему в шатком-валком состоянии, добрался и до Лотмана. Он, как оказалось, работал в университетской библиотеке, а меня в его ожидании посадили, чтобы не упал, в мягкое кресло в кабинете. Я смежил было глаза, ан нет, появляются откуда-то три девчушки-крохотули (внучки?), в возрасте от 5 до 9 лет, меня развлекать. Но делают это весьма своеобразно. Входят в кабинет гуськом (как дети в одном из рассказов Карсон Маккаллерс), становятся напротив меня навытяжку, руки по швам, в каких-то национальных платьицах, ну, думаю, сейчас танцевать начнут… Нет, старшая с самым серьезным лицом раскрывает какую-то книгу и принимается ее — по-эстонски! — читать, а две младшие с такими же серьезными лицами слушают. Такие вот дела. Где-то неподалеку Лотман пишет новую книгу, чуть подальше, в Таллине, Ветемаа беседует со своей молодой женой и гладит ньюфаундленда, его сын тоже где-то рядом занят неизвестным мне делом, Борис Иванов и прочие члены «тайного жюри» терпеливо ждут моего возвращения в Ленинград, а я, разомлевший и хмельной, полураскинулся в кресле и прислушиваюсь к звукам детской эстонской речи: язык такой мягкий-мягкий, бескостный, как Томас Манн сказал когда-то о русском языке, но еще бескостнее, и только иногда, видно, чтобы я не уснул совсем, вспыхивают вдруг знакомые, почти родные слова: батыр… шатер… хан… Как вскоре выяснилось, девочка читала «Монгольские народные сказки» в переводе на эстонский. No comments. Поверь мне, такое не забывается, тем более что я родился в Монголии.
— Лотмана-то дождался?
— Пришел минут через сорок (все это время эстонско-монгольское чтение неукоснительно продолжалось, и все сорок минут девочки стояли навытяжку), мы долго с ним беседовали, в том числе и о его новых —  неструктуралистских — идеях, и в конце концов решили напрасно не рисковать, премии не присуждать. Что мы уже в Ленинграде и сделали (не сделали). Хотя, по словам Ольги Седаковой, Лотман, узнав, что она лауреат Андрея Белого, о своем решении пожалел.
— Забавная история!
— Одна из многих. Но ведь и время наше не бесконечно, не говоря уж про терпении читателей. Вернусь к тому, что премия Андрея Белого пересекает в моем понимании пределы иронического и пародийного и устремляется в сторону возвышенного и героического, как бы мы к этому ее устремлению ни относились — иронически или возвышенно. И премия, и машинописные журналы, и «вторая культура» дают нам небесполезный нравственный урок, который с двадцатилетнего расстояния видется гораздо отчетливее, чем впритык. Мы учили своих ближних (и сами учились у них) не паниковать, не преувеличивать тягот своей жизни, не страдать понапрасну, не лезть в «высшие сферы», на поверку оказывающиеся плодом политической (сейчас — торговой) спекуляции и пропаганды, учили ясно видеть, что в очень больших числах (тираж, гонорар) преобладают нули, а не единицы, и настраивали себя и свой труд на единицы, а не на нули. История премии Андрея Белого доказывает, что это возможно. Но ведь, если подумать, это и есть — и персонализм, и общение, и преодоление отчуждения, и творческий порыв, и «быть вместо иметь»… Что еще нужно?
(Борис Останин «На бреющем полете» Санкт-Петербург: Амфора, 2009 с. 177-185)

Материал подготовила Тамара Козырева
28.01.2010

Реклама