Вадим Макшеев

Вадим Макшеев

В феврале 2011 года Президент Эстонии Т.-Х. Ильвес наградил русского писателя Вадима Макшеева Орденом Креста Марьямаа IV степени за его вклад в исследование судеб репрессированных и высланных в Сибирь эстонцев.

Вадим Макшеев

    Вадим Николаевич Макшеев родился  4 сентября1926 года в Ленинграде. Детство провёл в Эстонии. В 1941 году, за неделю до начала войны, во время массовых репрессий в Прибалтике, был арестован его отец, бывший белогвардеец, который погиб в концлагере на Северном Урале.  Вадим Макшеев пятнадцатилетним подростком вместе с матерью и малолетней сестренкой был отправлен в ссылку в Нарымский округ на Васюган. В 1943 году в один и тот же день умерли мать и сестренка будущего писателя. Единственный выживший из семьи, он находился на спецпоселении еще двенадцать лет.  Во время войны Вадим Макшеев работал в колхозе, затем на рыбозаводе, потом пятнадцать лет опять в колхозе. В шестидесятых годах Макшеев стал журналистом. Первый рассказ «Исполинка» он опубликовал в «Сибирских огнях» в 1969 году, а в 1973 году вышла его первая книга рассказов «Последний парень». В конце 1990-х годов Вадим Макшеев написал о своих родителях и о своём непростом детстве повесть «И видеть сны».

     Всего у В. Макшеева вышло в печати 19 книг художественной прозы и публицистики,  главная из них «Нарымская хроника 1930-1945» вышла в 1997 году. В этой книге рассказывается и о судьбах многих высланных в Сибирь эстонцев. Книгу редактировал Александр Солженицын. Сейчас эту книгу переводят на эстонский язык в издательстве «Варрак», и она должна выйти к июню 2011 года, к 70-летию июньских репрессий в Эстонии. 

Вадим Макшеев "Несите ей цветы!"

Ранее на эстонском языке уже была издана  автобиографическая проза В. Макшеева «Несите ей цветы» („Viige talle lilli!“1979).

 Последний раз Вадим Макшеев был в Эстонии в 80-х годах ХХ века. Он находится в переписке со многими эстонцами. Он переписывался и с президентом Эстонии Л. Мери, с которым познакомился в 70-х годах в Тюмени на конференции.

     Сейчас Вадим Николаевич Макшеев живёт в Томске. Он член Союза писателей России, лауреат премии Союза журналистов СССР (1973), премии Союза писателей РСФСР (1986), премии журнала «Октябрь» (1989), губернаторской премии «Томск-98», премии фонда имени П.И.Макушина (1999), губернаторской премии им. В.Я.Шишкова (2000).

      С момента создания правозащитного общества «Мемориал» в 1989 году Вадим Макшеев является активным его сотрудником, входит в Комиссию по вопросам помилования на территории Томской области. По его инициативе и непосредственном участии в 1997 году в Новом Васюгане был установлен памятник жертвам политических репрессий.

 Допольнительный материал:

 Вадим Макшеев: «Кроме меня, никто не мог написать о «спецах»: интервью с писателем

 МАКШЕЕВЫ: СЕМЕЙНАЯ ХРОНИКА http://tomskhistory.lib.tomsk.ru/page.php?id=9

Произведения Вадима Макшеева http://magazines.russ.ru/authors/m/maksheev/

 http://tomsk.gov.ru/ru/civil-service/avards/behaviour/makweev.html?version=print

Jaanus Piirsalu „Vadim Makšejev hoiab Siberis elus küüditatute mälestust“. – Eesti päevaleht, 2011, 3 veebruar, lk.8 

 «Отцовская шапка» («Несите ей цветы» Tallinn: Aleksandra, 2008.-стр. 52-53)     

Семья Макшеевых. Тарту. 1927

            Поиски отцом работы, о чем я постоянно слышал в детстве, когда стал что-то понимать, скитания по квартирам, в которых мы неподолгу обитали  и откуда съезжали к другим хозяевам, весь наш неустроенный эмигрантский быт я тогда воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Бесчисленные переезды слились в моей памяти в громыхание тряской подводы с убогим скарбом — клетчатым саквояжем, скрипучей бельевой корзиной, фибровым чемоданом и стянутыми дорожными ремнями полосатыми матрацами… И комнаты, где мы обитались, видятся мне сегодня одинаковыми — непременная изразцовая печь с ( повторяющимися голубыми рисунками на гладких, местами выщербленных кафельных плитках), эмалированный кувшин  и таз для умывания, громоздкий платяной шкаф, продавленные стулья, свисающая с потолка лампочка под засиженным мухами гофрированным абажуром… Все это не наше, все хозяйское. На запятнанных обоях замысловатые цветы, которые, когда у меня жар, кажутся то диковинными птицами, то головами каких-то зверей…Видения меняются, как гонимые ветром облака — причудливые головы становятся рыцарскими шлемами с волнистыми плюмажами, шлемы превращаются в лица — то печальные женские, то страшные стариковские… Все это в моей памяти ассоциируется с Тарту. И клацанье копыт извозчичьих лошадей, и чей-то запущенный сад за высоким забором, и голуби на голове глянцево-черного памятника Барклаю-де Толли, и мутное тартуское небо…   
            Там, в Тарту, я сильно болел, и доктор сказал, что вероятно я умру. Вопреки его словам я остался жив. Выжил, быть может, благодаря истовым маминым молитвам. А через двенадцать лет смерть пришла за ней. Она умерла на Васюгане от голода в один день с моей сестренкой Светланой, которой было тогда шесть лет…           
            Но это случилось уже потом. А тогда, когда мы скитались в конце двадцатых, Светланы еще не было на свете, мама переводила какой-то бульварный роман, который обещали где-то издать, но так и не напечатали, отцу иногда удавалось немного заработать, помогала нам папина сестра, моя тетя Люба, но жить становилось все трудней — начинался охвативший западный мир экономический кризис. После моего выздоровления надолго слег отец, и мы с мамой ходили к нему в больницу, где стоял тяжелый госпитальный запах и было странно светло от белых стен и высоких, как в церкви, окон. И эта больничная палата, куда надо было добираться по широким лестницам и длинным коридорам, клетчатый, словно огромная шахматная доска, пол в приемном покое, кажущийся постоянным погребальный звон колокола лютеранской кирхи — все это тоже Тарту…

Реклама